Двукратный олимпийский чемпион Виктор Маматов накануне 9 мая вспоминает Великую отечественную войну, в которой потерял отца, голодное, но счастливое детство и рассказывает десяток удивительных историй. Павел Копачев специально для Biathlonrus.com записал все самое интересное.

Виктору Маматову, когда началась Великая отечественная, было всего пять лет. Но все события он до сих пор помнит. Отчетливо. Слишком тяжелый был период.

— Война мне запомнилась даже не голодом, а тем, как почтальон по избам ходил. Мы, ребятишки, сразу прятались. Беду по голосам определяли. Если в доме нет криков, значит все нормально. А если истерика, вопли на всю деревню – принесли «похоронку». Те дикие вопли до сих пор стоят в ушах… Не поверите – как сейчас слышу.

У нас в войну шесть родственников погибло: два со стороны матери, четыре – со стороны отца.

— Отец ваш пропал без вести в 42–м.

— Да, и с тех пор ничего о нем не знаем. Мы с Александром, старшим братом, отправляли запрос в Центральный архив, но оттуда ничего конкретного не пришло. Написали только: «Извините, никаких сведений нет». Просили для дальнейших поисков вспомнить воинскую часть, где он мог последние три месяца служить, но сейчас такой информации нет. Все его письма после смерти матери потерялись. Фотографий-то почти не осталось; одна или две в семейном альбоме. Не больше.

Отец Виктора, Федор Федорович, работавший радистом в деревне Карасево Новосибирской области, ушел на фронт осенью 1941–го — во 2–ю ударную армию генерала Власова, которая вела бои с частями вермахта под Новгородом. Со слов односельчанина отца, оказавшегося в том же объединении, Федор Маматов сначала был начальником отделения связи, а потом — командиром отделения разведки.

— Ушел в разведку на шестой, что ли, раз и не вернулся. Мать осталась одна, продала отцовские костюмы. На эти деньги купила подтелка, так мы и выживали. Овощи выращивали — картошку, лук, чеснок, огурцы. Через год, правда, совсем худо стало – мы с братом даже перекапывали школьный огород – примерно 15 соток, чтобы собрать дополнительные два мешка картошки. На всех не хватало.

Мать Виктора, Евдокия Анисимовна, оставшаяся с двумя детьми, работала в сельской больнице, обслуживавшей все деревни в округе. Нередко бывала в отъезде. Виктору с братом частенько приходилось оставаться «на хозяйстве», благодаря чему оба научились хорошо готовить. Осенью садились втроем и крутили в мясорубке мясо, делали на зиму мешок  пельменей.

— Воду, как подросли, таскали на коромыслах. 400 метров от огорода – руки и пресс качали! И ведра тогда были большими – не та мелочь, что сегодня продается.

Мы с Сашкой старались быстрее полить огород, набрать две бочки и бегом к ребятам… В «войну» играли – прятались по кустарникам. Лапту любили – бегали со старшими пацанами, водили, за мячом гонялись. Развивались, как могли.

Ну и матери во всем помогали. Сено для коровы косили: сначала с братом, потом сам.  Собирали в стожки и перевозили в сарай. Хозяйство постепенно расширялось – завели свинью, три овцы, еще одного теленка. За всеми ухаживали…

— Давно в родной деревне были?

— Несколько лет назад приезжал в Карасево – там две улицы остались: одна центральная и другая, где раньше больница была. Вот и все. А раньше четыре колхоза, амбары на каждом километре… Куда все девалось?

— 9 мая 1945–го встречали «со слезами на глазах»?

-  Я как раз простудился, дома сидел. Просился в школу, но мать не пустила. Ну, я, хитрый, потихоньку спрятал в снегу (в мае 20 сантиметров выпало!), под воротами, чернильца-проливашки. Выскочил поиграть, а сам бегом в школу.

А там веселье – победа, победа! Народ песни пел, вечером застолья устраивал. Конечно, и до этого были разговоры, что война скоро закончится. Раненых отправляли по домам, на фронт не возвращали. Но сам миг – вот он, ура! – запомнился. Мы-то что, маленькие, порадовались и все, а взрослые вздохнули с облегчением. Устали тогда все – и морально, и физически.

— Отца-то запомнить успели? Вам же было всего пять лет, когда он на фронт ушел.

— По сути, три ярких случая с ним было. Расскажу – не поверите.

Первый. Отец собирался с друзьями на охоту. Мне как раз четвертый год шел. Рядом с ним крутился-вертелся: «Пап, возьми меня с собой, не буду мешать». Он отнекивался: «Ты еще маленький». Но мужики, помнится, его убедили: что, мол, пацана обижаешь, пусть с нами идет.

Пришли. Недалеко, на болотце. Повсюду кулики бегают. Ну и я опять прицепился: «Пап, дай стрельнуть, дай стрельнуть». Он, конечно, ни в какую: «Нельзя, снесет». И тут опять мужики за меня вступились. Отец послушался, объяснил, как целиться, сам держал приклад, а я голову приложил и выстрелил. Попал! Вот так, собственно, и стрелять начал.

Второй. Мы однажды с братом нашли махорку и накурились так, что аж голова трещала. Мать пришла, унюхала и сразу «чикать»  ремнем. А отец остановил ее и стал нас по очереди в комнату зазывать. Старший вылетел спустя пять минут, весь в слезах. Пришла моя очередь. Захожу, а батя с порога: «Накурились?» Я, естественно, на Сашку валю: это, мол, он предложил. Отец выслушал и неожиданно спросил: «А ты прикуривать-то умеешь? Давай научу, в жизни пригодится». Я на попятную – не надо, не надо. Но он настоял. Заставил курнуть, набрать полный рот дыма. А сам тоже прикурил папиросу, но трубочку не прижал. И как фыркнет в рот табаком – я закашлялся, еле в себя пришел. С тех пор толком и не курил.

И, наконец, третий случай. Самый смешной! Стояли сильные морозы. 40–й год. Квартира без удобств, бегать в сенцы лишний раз не хотелось. Ну, мы с братом, недолго думая, дверь приоткрывали и в щелочку писали. Все, естественно, быстро пристыло. Родители с работы приходят, а дверь не открывается. Мать в крик, а отец ее одернул: «Ты не ругайся: мы вот мороженого принесли. Как откроют – так и получат». Нам так хотелось мороженого, что готовы были горы свернуть. И так, и эдак бились – ничего не получалось! Потом вспомнили, что дома топор-колун есть. Взяли его вдвоем – долбили, долбили. Но без толку. Отец в итоге нашел какую-то железяку и сам открыл. Мороженого нам так и не досталось… До сих пор помню.

— Дед у вас тоже строгим был.

— Не то слово! Борода здоровая, сам мощный, голос мужицкий. Мы когда жили в деревне, он частенько приезжал из Новосибирска. А однажды и мы к нему в город наведались – то ли юбилей у родственников, то ли еще какой-то праздник. В общем, сели за стол кушать. Ну а мы с братом маленькие, шкодные – как что, сразу толкаться, пихаться: «Ты мне мешаешь» — «Нет, ты». Устроили сыр-бор.

Дед слушал-слушал, а потом как взял серебряную ложку и влепил мне в лобешник. Ревел, помню, я страшно. Шишак моментально вскочил. Но в семье порядки строгие: за столом кушаем вместе, не как сейчас – каждый схватит кусок и таскает по комнатам.

— Сами-то своих детей били?

— Я за все время старшего сына только один раз ударил. За провинность – шомполом. Чистил ружье, а он бузил. Я его одернул, а он все не унимался, с матерью спорил. Ну и по спиняке получил так, что взвизгнул. Младший все видел – и я ему этот случай каждый раз вспоминал. Пугал  шомполом.

— Говорят, в школе вы сильно хулиганили.

— Это точно! Дрался, шумел, девчонок дергал. Собирались с пацанами ватага на ватагу. Учился вроде хорошо, но дисциплина… Караул! Директор школы, спасибо ей большое, вовремя в нужное русло направила. Разглядела во мне лидерские качества: в шестом классе сделала членом учкома, а в седьмом – его председателем. Тогда же к нам физруком устроился фронтовик — создал лыжную секцию, соревнования частенько устраивал. Мать мне за хорошую учебу купила лыжи, ружье, и я тренировался с соседом.

— Что за лыжи тогда были?

— Обыкновенные деревяшки. Делали их на фабрике, в 12 км от нашей деревни. Самые простые – на валенках. Гонялись с гор; потом охотиться  ходили.

Однажды — как раз на охоте – чуть не влип. С собой четыре патрона было. Иду по лесу, а на сердце тревожно. Смотрю – тропа. Ближе подошел – омшаник, бывшая пасека, волчьи следы. Удивительно! Я часто в тех местах стрелял в серых куропаток, редко – в зайцев. Знакомые места. А тут, поднимаю голову – семь волков на другой стороне. Еще и ветер дул; в общем, руки в ноги и побежал домой. Тогда, наверное, первый раз  стартовал.

— Стрелять-то где научились?

— В деревне. Раньше никаких тиров не было. Недалеко от дома стоял березовая роща, а за ней – увалы большие. Там и учились.

А первую винтовку охотники продали. У нас дом был в центре села. А рядом – две школы, магазин, амбулатория. И мужики, когда в наши края заглядывали, частенько оставались ночевать – особенно в пургу. Куда податься? В центре только наш дом, и все.

Я с малых лет вертелся вокруг них – ружье хотелось. Мать пообещала: будешь хорошо учиться, прекратишь хулиганить – куплю. А у охотников как раз 20–й калибр был. Я с этим ружьем до армии возился.

После окончания техникума Виктор Маматов был направлен в Новосибирск, в НИИ «Сибгипротранс». Сразу же его отправили на изыскания с геодезической партией. А когда вернулся, в ноябре 1956 года, был призван в армию. Получил назначение в школу сержантов в Омском краснознаменном военно-пехотном училище.

— Помнится, год до демобилизации оставался. И я в «Советском спорте» прочитал правила по современному зимнему двоеборью (так раньше биатлон назывался). Там еще и результаты были – первый чемпион СССР Александр Губин выиграл, попав 14 раз из 20. А я на полигоне регулярно 17–18 выбивал. Тогда за каждый промах по 2 минуты давали. Ну, я и подумал: 8 минут ходом я ведь никогда не проиграю.

В 1966 году Маматов завоевал на II зимней Спартакиаде народов СССР бронзу в гонке на 20 км. Но и после этого в сборной СССР места для него не нашлось. В сердцах Виктор даже ставил лыжи «в угол», уходил в науку. Он готовил в НИИЖТе диссертацию на тему «Асбестовый балласт и его проблемы».

— Я же на чемпионатах Союза всегда в десятке был. 6,7, 8 и 9 места стабильно занимал. А ребята, которых в сборную брали, 3 – 17, 4 – 22. Вот такой разброс. Меня не замечали. Студент технического вуза, да еще и из Сибири. Пять лет мимо сборной. И на Спартакиаду ехать не хотел. Я же до этого три месяца совсем не тренировался.

В сборной в это время была смена поколений – ну и ребята меня подначивали: давай, мол, поедем в Мурманск. Там отбор; выступишь и в команду попадешь. Долго уговаривали. И заманили не сборной даже (меня туда никогда не брали), а… рыбой. Палтус, печень трески – копейки стоило. Поехал, выиграл и получил вызов. Но, аспиранту, зачем с нуля все  начинать…

Тренер (фамилию не буду называть) убеждал: мол, медаль на чемпионате мира светит. А я отбрыкивался. И тут в комнату вошел Виктор Дмитриевич Баранов, муж нашей первой олимпийской чемпионки Барановой-Козыревой, и сказал: «Ну что, Евгений Иванович, пять лет назад не хотел брать, а теперь уговариваешь». Эти слова мне как шилом по одному месту: дай-ка, думаю, попробую. Вот так и свернул на биатлонную тропу. Хотя деньги сперва платили небольшие: замдиректора на Новосибирском газобетонном заводе я получал на руки 207 рублей, а здесь дали ставку — 140.

Два олимпийских золота четырехкратный чемпион мира Виктор Маматов завоевал в эстафетах, хотя и в индивидуальных гонках оба раза – в Гренобле-68 и Саппоро-72 – считался фаворитом.

— С Олимпиадами, конечно, сильно не повезло. В Гренобле за день до старта посмотрели погоду: морозец; ну, думаем, поеду, как и все лидеры, в четвертой группе. Но, как назло, солнце выглянуло – и если первые группы на спусках катились, то мы 400 метров вниз работали на всю катушку. Даже, неудобно говорить, геморрой вылез – массажист заправлял.

В Саппоро, наоборот, снег вмешался. 7 минут выигрывал у второго места – но гонку отменили. А на следующий день уже не было того настроя. Правда, в эстафете всегда отрабатывали, как заведенные.

После окончания богатой биатлонной карьеры Виктор Федорович работал тренером сборной СССР, президентом федерации биатлона, первым вице-президентом IBU, руководил олимпийскими делегациями на четырех зимних Играх. На его странице в Википедии отображены только часть всех заслуг и медалей.

— Вспоминаю и удивляюсь: неужели и, правда, все со мной было?

В материале использованы факты из биографии Маматова, опубликованные на сайте Biograph.ru.