Прошлогодняя победа 29-летнего Андрея Маковеева в индивидуальной гонке чешского этапа Кубка мира заставила очень многих посмотреть на этого спортсмена другими глазами. Правда, длилась эта эйфория недолго: на чемпионате мира в немецком Рупольдинге в состав «индивидуалки» Маковеева не поставили вообще. Тогда Андрей ничем не выразил своих переживаний. Но собираясь на интервью с ним в начале октября, когда благодаря «пересменке» между сборами Маковеев ненадолго оказался в Москве, я сильнее всего, пожалуй, хотела спросить именно об этом: как пережил он тогда ситуацию, в которой, возможно, у него отняли главный шанс жизни?

* * *

— Приходилось ли вам хоть когда-нибудь испытывать чувство, что вы исключительный человек?

— Такие чувства, думаю, в определенные моменты карьеры испытывает каждый спортсмен. Когда побеждает, например. Не важно, на каком уровне случилась эта победа. Испытываешь эйфорию от мысли, что ты самый лучший. А следом обычно возникает ложное ощущение, что так будет всегда. Правда, обычно довольно быстро понимаешь, что это не так.

— Я бы сказала, что это понимают далеко не все. Успешным спортсменам вообще свойственно считать, что внимание к ним со стороны спортивного руководства, любовь болельщиков — это некие постоянные величины. И бывает достаточно больно обнаружить, что это вовсе не так.

— Моя жизнь в спорте складывалась таким образом, что я достаточно рано понял, насколько непостоянен может быть спортивный успех. Соответственно и относился ко всему, что со мной происходит, без ненужных иллюзий. К тому же я всегда был сторонником того, чтобы учиться на чужих ошибках. Поэтому, если можно так выразиться, достаточно внимательно смотрел по сторонам.

— И к чему сводились наблюдения?

— К тому, что после завершения карьеры мы никому не нужны и никого не интересуем. Это нормально. Это жизнь. В которой помимо спорта есть гораздо более значимые и долговременные ценности. Друзья,  семья…

— То есть медали никогда не были для вас самоцелью?

— Почему? Были. Пока у меня не было своей семьи. Сейчас спорт занимает те же самые 90 процентов моей жизни, но приоритеты сместились, скажем так.

— Спортивная цель тем не менее существует?

— Да, конечно. Как у любого спортсмена. Не скажу, что это олимпийское золото, но личную медаль на Играх в Сочи мне очень хотелось бы завоевать.

— Именно личную?

— Эстафета — это не обсуждается. Там мы просто обязаны добиться успеха. Но эстафета — командная гонка. Не скажу, что она менее важна, чем личные выступления. Просто приносит прежде всего очень сильные эмоции: невероятное ощущение единства, радость, что ты не подвел тех, кто с тобой рядом. Личный успех — совсем другое достижение в плане самореализации. И медаль всегда особенная. Потому что она только  твоя.

* * *

— Знаю, как сильно вы рассчитывали на то, что сумеете завоевать свою первую личную медаль в индивидуальной гонке на чемпионате мира в Рупольдинге. А вас не поставили в состав. Насколько сильным это стало ударом?

— Это было решение тренерского коллектива.

— Понятно, но мне интересно другое: в Рупольдинге вы поняли это решение или же просто смирились с ним?

— На самом деле, как бы странно это ни прозвучало, я отнесся к нему с пониманием. У нас большая команда, причем в прошлом сезоне было прекрасно видно, что все ребята — достойные, что каждый из них заслуживает своего места в сборной. Приехать на чемпионат мира, чтобы просидеть в запасе... Я ведь и сам бывал в шкуре человека, который приезжает на чемпионат в основном составе, но ни разу не выходит на старт. Это очень тяжело. Не только потому, что теряешь форму, а прежде всего эмоционально. В конце концов, я выступал в Рупольдинге на других дистанциях. Поэтому и не накручивал себя, принял тренерское решение как  данность.

— Сейчас у вас есть ощущение гарантированного места в основном составе?

— Только на самый первый этап Кубка мира. А дальше — как сложится. В циклических видах спорта бывает очень трудно предсказать, когда у тебя может произойти спад, какой глубины и продолжительности он будет. Я стараюсь смотреть на все с оптимизмом. Прошлый сезон сложился неплохо, в этом мы тоже очень плодотворно поработали — и летом, и в начале осени. Николай Петрович Лопухов сразу, как только появился в сборной два года назад, предложил нам достаточно неожиданные, непривычные упражнения. Работа стала объемнее, интенсивнее, разнообразнее. Мне это понравилось. Я вообще сторонник того, чтобы тренировки не были монотонными. В этом году Лопухов еще больше увеличил нагрузку. С одной стороны, стало тяжелее, с другой — я по-прежнему тренируюсь с большим удовольствием. Иногда, безусловно, хочется поныть, повозмущаться, но это нормальные рабочие моменты. Главное, что в команде сложилась очень высокая внутренняя конкуренция. А это сильно подстегивает в спортсменах желание находиться в максимально хорошей  форме.

* * *

— Нет ощущения, что Лопухов более симпатизирует не ветеранам сборной, а тем, кто до прихода в нее тренировался в его экспериментальной команде?

— Я бы сказал, что Николай Петрович с особенным уважением и симпатией относится к тем, кто больше других выкладывается в  тренировках.

— На «пятерочку»?

— «Пятерочку» он ставит крайне редко. Наработать в глазах Лопухова на «четверочку» — хорошее достижение.

— Какие-то предпочтения в гонках у вас есть?

— Если говорить о тех дистанциях, где у меня лучше получается, я бы назвал масс-старты. Всегда хорошо бегал спринт. В 20-километровой гонке сейчас тоже уверенно себя чувствую.

— Со стороны вы производите впечатление человека, которому комфортнее находиться на лыжне в одиночестве, нежели в общем месиве контактных гонок.

— Все зависит от настроя. Из своего опыта я вынес главный урок: самая нежелательная ошибка, которую можно совершить во время соревнований, — это стараться во что бы то ни стало догнать и перегнать соперника. Контактные гонки провоцируют к этому в большей степени. Не скажу, что я их не люблю, но бежать «индивидуалку» мне, безусловно, комфортнее.

— В прошлом году вы немало удивили биатлонную общественность своей стрельбой. Что этому способствовало?

— Никаких новых методик я не применял. Если начать анализировать, рост стрелковых результатов на протяжении нескольких последних лет у меня шел непрерывно. В тренировках это было особенно очевидно. А в прошлом сезоне наконец проявилось и в соревнованиях.

— Я и пытаюсь понять, что именно послужило «спусковым крючком».

— По моим внутренним ощущениям, просто наконец дала результат вся предыдущая многолетняя работа. Мне вдруг все стало удобно, да и сам я стал более устойчив к внешним стрессам. Только сейчас, пожалуй, начал по-настоящему понимать, как много проблем создавало мне неумение рассчитать собственные силы. Взять тот же быстрый ход: стремление во что бы то ни стало выжать из себя в этом отношении все, что можно, приводило к тому, что я «заигрывался» — приходил на стрельбище не в том состоянии, чтобы стабильно стрелять. Возможно, свою роль сыграло то, что я достаточно рано попал в сборную. И оказался просто не готов конкурировать с более взрослыми спортсменами психологически. Из-за этого продержался в команде недолго. Когда снова туда попал, был одержим мыслью показать максимум. И чем больше старался, тем хуже получалось. Не понимал, что нужно фокусироваться совсем на других вещах.

— Сейчас стрелковые тренировки занимают у вас много времени?

— Да. Помимо базовой работы я всегда очень много занимался стрельбой дополнительно. И сам, и с тренером по стрельбе Андреем Гербуловым. Например, Алексею Волкову от природы дана скорострельность. Он может вообще не работать в этом отношении дополнительно. Мне же приходится постоянно поддерживать все наработанные  навыки.

— Получается, способность к меткой стрельбе — это прежде всего врожденное качество?

— Все качества так или иначе даются человеку с рождения. Кому-то больше, кому-то меньше. Любое умение можно развить работой, но потолок у каждого спортсмена свой.

* * *

— Как долго у биатлониста «живет» винтовка?

— Некоторые используют одно и то же оружие без замены всю свою карьеру. Хотя такое происходит редко. Например, лет десять назад всем нам пришлось поменять ложе. Тогда в биатлоне перешли на другой хват оружия — стали ставить ствол при стрельбе не на пальцы, а в ложбинку между пальцами. Это сразу увеличило и устойчивость, и  скорострельность.

— В связи с чем происходят подобные изменения?

— Насколько знаю, кто-то из тогдашних лидеров — то ли Оле Эйнар Бьорндален, то ли Сергей Чепиков — просто попробовал стрелять именно таким образом. И это оказалось эффективнее. Соответственно на такую стрельбу стали переходить и все остальные. На самом деле прогресс в скорострельности каждый год поражает. Даже если сравнить нынешние стандарты стрельбы лежа и стоя с теми, что были два года назад, разница сразу бросается в глаза. Поэтому все и стремятся подогнать ложе винтовки таким образом, чтобы добиться максимально комфортного взаимодействия с оружием и свести к минимуму все временные потери — как при изготовке, так и при самой стрельбе.

— Почему, кстати, мы проигрываем в скорострельности многим зарубежным соперникам?

— Не сказал бы, что мы сильно проигрываем. Особенно если сравнивать летние показатели. А вот зимой начинает сказываться постоянная конкуренция внутри команды. Слишком велика цена ошибки. У нас ведь даже лидеры, будь ты хоть олимпийским чемпионом, не застрахованы от того, чтобы вместо этапа Кубка мира отправиться на этап Кубка IBU или даже на Кубок России. В каком-то смысле это, может быть, и хорошо, но в ходе каждых соревнований ты постоянно находишься в состоянии предельной концентрации. Ошибаться-то нельзя. А стрелять быстрее 20 секунд — это ходить по лезвию. Когда нельзя ни подумать, ни что-то проанализировать или изменить — все действия происходят автоматически. Соответственно любой мельчайший просчет может обернуться глобальным провалом — когда уже становится не важно, как именно ты бежал.

Как правило, все, кто стреляет наиболее быстро, — люди, которые могут себе позволить провалить одно или два выступления. Думаю, Даша Домрачева прекрасно знает: если какой-то старт у нее не получится, она все равно будет бегать все дистанции на всех этапах без  исключения.

Но, кстати, не сказал бы, что в стрельбе мы числимся в отстающих. У тех же немцев, насколько могу судить со стороны, постоянно чувствуется опасение ошибиться на рубеже. Так что быструю стрельбу далеко не всегда показывают и они.

— А сколько времени требуется на то, чтобы переучить тот или иной навык?

— По своему опыту могу сказать, что изменения в технику можно вносить до сентября. А вот потом нужно просто нарабатывать автоматизм. Заниматься переучиванием крайне нежелательно.

— Тот стрелковый спад, что произошел практически у всех биатлонистов после Ванкувера, как-то был связан с уходом из сборной Гербулова?

— Сложно сказать. Я воспринимал послеолимпийский сезон, как разгрузочный. Мы выполняли достаточно небольшие объемы работы, в том числе стрелковой. Позиция старшего тренера сводилась к тому, что, нагрузившись на тренировке, нужно полностью восстановиться. Вот мы день нагружались — день восстанавливались в вольготном режиме. Поэтому, собственно, приход в команду Лопухова и предложенные им нагрузки и стали для всех шоком: уже в июне мы делали работу, которую раньше начинали в лучшем случае в августе.

— В связи с тем, что в этом сезоне в мужской команде произошла тренерская рокировка и старшим стал Лопухов, а не Гербулов, что-то изменилось?

— В прошлом году случалось, хотя и редко, что Гербулов делал нам послабления, если видел, что на стрелковую тренировку мы не приходим, а приползаем. Сейчас на послабления рассчитывать не приходится. Мы и сами, наверное, посильнее стали. Бывает тяжело, но никому не приходит в голову жаловаться. Да и самочувствие при всех этих нагрузках у меня лично неплохое.

* * *

— Этапы Кубка мира в биатлоне — это всегда некая рутина: одни и те же города, одни и те же стадионы. Любимый этап в этом ряду у вас есть?

— Не люблю первый этап в Остерсунде. Там всегда хмуро, часа в три дня солнца уже не видать. Зато переезжаешь в Хохфильцен — сплошной позитив: много солнца, много снега. Для меня это вообще особенное место: в Хохфильцене я в 2002-м выиграл свои первые крупные соревнования — универсиаду. В то время на Кубках мира блистал Андрей Дериземля, а я, отстреляв на ноль, выиграл у него в спринте порядка 50 секунд. Тогда, собственно, впервые и задумался о том, что и сам могу вполне неплохо выступать в Кубках мира. Первый «кубковый» подиум у меня тоже был в Хохфильцене. Но вот когда меня спрашивают, на какой из этапов можно приехать, чтобы понять, что такое большой биатлон, я рекомендую Оберхоф, Рупольдинг или Антхольц.

— В начале нашего разговора вы сказали, что биатлон по-прежнему занимает 90 процентов вашей жизни. Но подчеркнули, что приоритеты сместились. Могли бы пояснить подробнее, что имеете в  виду?

— Пока у меня не было семьи, я относился к биатлону как к игре: «Получилось — не получилось». «Попал — не попал». «Выиграл — не выиграл». После женитьбы стал смотреть на все более серьезно — именно потому, что понимал, как многим жертвую ради тренировок и выступлений. Естественно, не хотелось, чтобы эти жертвы оказались  напрасными.

— Ваша супруга в прошлом спортсменка?

— Она серьезно занималась бальными танцами. Сейчас работает с детьми.

— Как вообще могли пересечься биатлон и бальные танцы?

— Мы познакомились в интернете. Какое-то время никому не говорили об этом, потому что для многих сам факт знакомства в Сети мог выглядеть дикостью. С другой стороны, при моем образе жизни где еще я могу с девушкой познакомиться? Ну, вот так сложилось. Судьба свела,  считаю.

— Какие задачи вы ставите перед собой в этом сезоне?

— Конкретных — занять какое-то место — не ставлю вообще. Хочется добиться стабильности. Стабильных скоростей, стабильной стрельбы. Апофеозом сезона станет, естественно, чемпионат мира, и там хотелось бы показать максимум того, на что я способен.

Текст: Елена Вайцеховская

Фото: Евгений Тумашов, СБР

«Спорт-Экспресс»