Насти, Асти - как всегда, замечательно !
Раз пошла такая пьянка, то я присоединяюсь. Только я возвышенно не умею

Когда вдрызг с головой «накрывает» –
Жди лиричных пронзительных строк…
Ну а парню по имени Тарьей
Не подходит возвышенный слог.

Он сверкает улыбкой по жизни,
А на стрельбище – взгляд наповал...
Кто-то скажет, что это харизма,
А другие считают - нахал.

Косяки оптимизм не остудят,
Нет причины для слёз и тоски.
И пускай не отжёг в Остерсунде,
Что с того, что "забил" на Анси?

Я надеюсь, спасёт и поможет
Небывалый высотный экстрим.
Посмеётся последним, быть может -
Я тогда посмеюсь вместе с ним ))).

Andy,

ритм твоего стиха был так заразителен (как ритм стрельбы адресата), что я не удержался от продолжения :

И никто бы и не усомнился,
Что возьмет скоро Тарьей своё,
Если бы не Юханнес да Тиннес
Или попросту - маленький Бё!

И пока, кто шутя, кто сердито
Говорили, мол, так еще мал,
Он порвал всем нам стереотипы
И шаблоны, чертенок, сломал!

Рядом Тарьея нет и в помине -
Без присмотра остался остался братан
И хотя он пока еще мини,
Но победы весьма уже гран.

Ну а после Анси мне приснился
Эстафетный состав на "Чханпхён".
Я ему почти не удивился -
Там Бьорндален и.. Бё, Бё и Бё!

Astaldo, ах так, значит, про мини-Бё ? Я не хотела, но раз ты начал...



Несомненно, грядёт Бё-эпоха,
Бё-семейство взорвёт биатлон.
Без присмотра оставшийся Йоха
Засверкал с самых разных сторон.

Я на младшего Бё не в обиде,
В крутизне нет сомнений ничуть.
Мы дождёмся февраль и увидим,
Чем получится в Сочи сверкнуть…

Andy, за Тарьяя отдельное спасибо! Мне не могло не понравиться
Andy, вместе с Astaldo у вас классно получилось про мини Бё
Astaldo, улыбнул состав на эстафету в "Чханпхёне"

Дорогие соболельщики!
Эта эпопея а ля Джек Лондон, написанная в соавторстве с форумчанином, пожелавшим остаться неизвестным, задумывалась уже давно. И даже дописана почти до конца она была уже довольно давно. Тем не менее, на всеобщее обозрение она выкладывается только сейчас.

Как она называется? А вот название мы-то и не придумали... Поэтому можно объявить конкурс на лучшее название, а призом будут дополнительные очки в Тотализаторе или Интернационале (шутка )

* * *
Биатлонистам действующим и бывшим (бывших, впрочем, не бывает),
особенно тому поколению, с которого начинался мой биатлон,
а также - их верным болельщикам

Каждый новый посетитель появлялся в «Оленьем роге» под стук входной двери в окружении белого морозного облака, а уже собравшиеся золотоискатели не уставали радоваться огню, горячему пуншу и теплой компании приятелей. В ровном гуле голосов выделялись азартные обсуждения собачьих упряжек и нехоженых троп; над игральным столом висели восклицания «пас», «вот блефует», «чек», но главной темой оживленной беседы, разумеется, были пережитые приключения. Чечако делились друг с другом первыми впечатлениями и внимали матерым старателям, у которых за плечами был опыт одиноких многодневок в снежной пустыне, непременными спутниками которых были голод, обморожения и ночевки в индейских деревнях, и головоломные аферы в стиле легендарных Смока и Малыша. Впрочем, новички, подцепив бациллы авантюризма и свободы, тоже не отставали: высокий русоволосый парень со славянскими чертами лица рассказывал, как он с компаньонами, поймав бешеный кураж, сумел добиться прав на золотоносный участок возле небольшого поселения с выходцами преимущественно из Германии, и теперь почивал на лаврах неожиданной славы.
Довольные слушатели выразили бурное восхищение смекалке и напору дружной компании из далекой страны и переключили свое внимание на следующего рассказчика. Прихлебывая кофе, он красочно описывал известные ему истории любви, разворачивающейся среди бескрайнего снежного пространства. Влюбленные, умудряющиеся найти друг друга в бурлящем котле европейско-индейско-американских отношений, делили на двоих изнурительный труд по прокладыванию лыжни и устройству стоянок, вместе слушали Белое безмолвие, порой нарушая его звуком выстрелов из своих винтовок, и – все без исключения – лелеяли мечту все о том же золоте.
Впрочем, пара-тройка таких историй, известных старожилам наизусть, быстро удовлетворили тягу к романтике, присущую даже суровым покорителям Аляски, и любовь уступила место истинно мужской теме – азарту соревнований. Кто-то завел разговор об одном из ярчайших событий недавнего прошлого – о гонке на собачьих упряжках, главным и единственным призом которой был участок у подножья невысокого холма.
Хозяйка «Оленьего рога» – невысокая ладная метиска, которую все называли просто Санни, потому что мало кто мог выговорить ее индейское имя Солнечная Дорожка – легко порхала от столика к столику. В кабаке было людно и шумно, и хозяйка не всегда успевала даже кивнуть очередному гостю.
– А я тебе говорю, Клинок повел себя в той гонке как скотина, он не должен был обгонять сбоку! – рявкнул на собеседника рослый и плечистый кареглазый парень, уже крепко подвыпивший.
Хозяйка трактира повернулась к нему, словно хотела что-то сказать, но вдруг насторожилась, услышав легкий хруст снега за порогом, и замерла, узнав кого-то еще с улицы, из-за двери, по шагам. Дверь распахнулась, Санни еле слышно выдохнула.
Вошедший был постарше собравшихся в кабаке молодых золотодобытчиков. Даже сильно постарше, – только серые глаза блестели, как у мальчишки. Среднего роста, худощавый, он, похоже, давно не встречался с расческой и бритвой. Хозяйка заискрилась, казалось, еще миг – и она бросится ему навстречу, но Санни лишь опустила голову, пряча улыбку.
– Вот черт, – выругался кареглазый парень. – Вспомнишь его, он и появится. Эй, хозяйка, мне долго ждать заказа?
– Подождешь, - отмахнулась маленькая метиска. – Не нравится – в двух днях пути отсюда другой трактир.
Она вопросительно глянула на вошедшего, тот молча кивнул, и хозяйка тут же поставила на край стола миску похлебки и здоровенную кружку пунша.
– А теперь, Супер, – обернулась она к кареглазому парню, – расскажи-ка еще раз про ту гонку. Да погромче, а то я не расслышала.
– На самом деле это было рядовое событие, – Супер прищурился, глядя в запотевшее окно. – Обычная затея для развлечения почтеннейшей публики и шанс получить участок для участников…
– Не факт, что золотоносный, – вставил реплику ровесник Супера, темноволосый парень, которого в начале его северной жизни звали Заморышем за вечно изможденный вид. Впрочем, он довольно быстро доказал, что путешествия по целине – его стихия: лишь немногие попутчики могли выдерживать его переходы, и неуважительное прозвище само собой ушло в небытие; но взамен злые языки наградили пижонистого не-Заморыша кличкой «меланхоличный павлин».
– …Шанс получить участок, – недовольно повторил Супер. – Но перцу добавляло то, что для легендарного Француза это был последний заработок…
– Возможность последнего заработка, – снова влез Заморыш-Павлин. – Он собирался вернуться к семье и закончить с приисками.
Супер раздраженно покосился на задиру и притворился, будто собирается встать и разобраться по-мужски с надоедливым собеседником. Его маневр был тотчас же замечен самым юным слушателем, рыжеволосым веснушчатым скандинавом лет восемнадцати, который закричал в угол любителей азартных игр:
– Дуй сюда, братишка, без твоего вмешательства Супер сейчас опять подерется!
Все дружно расхохотались, и громче всех смеялись Супер за стойкой и один игрок в рулетку, очень похожий на веснушчатого парнишку. Успокоившись, старатели всех возрастов еще раз послушали историю о феерической борьбе титанов, уже несколько лет служившей программной темой разговора для всего Клондайка.
– Я считаю, что в таком случае надо призовую заявку делить пополам, – воодушевленно вещал Супер, – они же даже на главную улицу поселка примчались вместе! Всего какой-то миг, когда одни нарты чуть резче вошли в поворот – и все? На финише у конторы между ними и полуметра не было! Мой друг тогда инспектором был, и все происходило прямо на его глазах. Полметра – это не расстояние для гонки в сто десять миль!
– В таком случае выигрыш надо вообще на троих делить, считая Гризли, – горячо возразил Павлин, – зря, что ли, он лидировал почти все время? И отстал от этих двоих он тоже совсем не намного. А я на него поставил тогда… Столько золотого песка ухнуло в тартары, не перечесть…
– Потому что на Рыбака Гризли надо ставить только тогда, когда он идет на медведя с голыми руками в прямом и переносном смысле, а в гонке или на приисках ему может не так повезти. Забыли, как он свое прозвище заработал? – Кто-то увлекся воспоминаниями о еще одном легендарном старателе, но беседа уже вновь вернулась к событию, которое уже стало притчей во языцех:
– Если же схватились два таких принципиальных соперника, как Клинок и Француз, да еще в последний раз, то…
– …Да, только и жди, что искры полетят. И все средства будут хороши: даже можно грубо подрезать на повороте. – Теперь беззастенчиво перебил говорящего сам Супер. Все знали, что он сильно критиковал Клинка за его поступок в той гонке. Многие не понимали, почему он не умолчит о своем недовольстве хотя бы ради национальной солидарности, столь ценимой золотоискателями, которые десятилетиями жили вдали от родных мест. Но, впрочем, у молодого викинга с рыцарскими замашками были и сторонники, считавшие, что одержимому жаждой побед Клинку все же стоило быть чуть менее грубым по отношению к соперникам и их собакам.
– Кстати, нынешняя гонка пойдет ровно по тому же маршруту, - заметил Супер. – Я участвую. Знаю, что ты тоже заплатил взнос, так? – он посмотрел на русоволосого парня-славянина. – Кто еще? Павлин?
– Ну а то, – усмехнулся Павлин. – Нарты в порядке, собак готовлю.
– Братья?
– Я точно буду, – откликнулся тот самый игрок в рулетку. – Рыжий – нет, ему рано лезть в такую длинную гонку.
Хозяйка трактира, разнеся наконец всем посетителям заказанное, молча стояла у стены, украдкой поглядывая на недавно вошедшего гостя, – казалось, она изо всех сил старается на него не смотреть, но все равно не может отвести взгляда.
– А ты? – обернулся к нему вдруг Супер. – А, Клинок? Только не говори, что ты сюда случайно заехал.
Клинок – а именно это прозвище носил последний из собравшихся гостей – оторвался от миски с похлебкой. Санни принесла на столы еще несколько масляных ламп, и теперь, при свете, был виден и лежавший у края стола тяжелый охотничий нож, за который Клинок и получил свое прозвище, и тускло поблескивающий медальон в вырезе потрепанной рубахи. Ходили слухи, что в медальоне у Клинка – эмалевый портрет дочери управляющего банком, первой окрестной красавицы и весьма завидной невесты. Впрочем, о Клинке вечно ходило множество слухов, и едва ли даже четверть из них была правдой.
– Эй, ты что молчишь, уснул, что ли? – снова окликнул его Супер.
– Дай поесть спокойно, а? – отозвался Клинок. – И, да, я с вами. Лови, – он кинул через стол маленький увесистый мешочек. – На взнос должно хватить. Осталось обзавестись упряжкой.
– Ты без упряжки? – переспросил Супер. – Но как ты сюда добрался?!
– На лыжах.
Трактирщица тихо охнула. Гул за столом смолк, и было ясно, что теперь о Клинке будет ходить одной байкой больше.
– Рыбак Гризли как раз хотел продать упряжку. Но это ж аж в Нью-Плэйс, в сотне миль отсюда…
– Подумаешь, – усмехнулся Клинок.
– Ты не успеешь. Гонка через полторы недели.
– Вот и посмотрим, – Клинок отвернулся, явно уделяя похлебке больше внимания, чем собеседнику, но вдруг поймал на себе тревожный взгляд Санни, весело улыбнулся ей в ответ и снова обратился к Суперу. – Не вижу ничего невыполнимого. Сотня миль – пять дня пути на лыжах. Могу и за четыре, но будет тяжело, пусть пять. У Гризли надежные нарты и хорошие собаки, обратно я вернусь за пару дней – и еще два-три дня останется собакам на отдых. Так что через недельку я вернусь, – повторил он, обращаясь вроде бы к Суперу, но глядя на хозяйку «Оленьего рога».
– Да ты чокнутый! – захохотал Супер. – Ты видел эту дорогу? Ладно, вольному воля, отговаривать не стану.
– Я вернусь, – упрямо отозвался Клинок. – За пару дней до гонки. Ну, или за день.

* * *
Все оставшиеся дни разговоры в поселке были только о предстоящей гонке. В инспекторской конторе принимали ставки: старатели почти поровну разделились на поклонников Павлина и Супера. Впрочем, были и те, кто считал, что выиграет старший из двоих сероглазых братьев-викингов, и даже те, кто ставил на Клинка.
В «Олений рог» съехался народ со всей округи – золотодобытчики, охотники, проводники и прочие. Маленькой метиске пришлось даже разгрести чердак, чтобы разместить всех, кому нужен был постой.
Супер и Павлин – фавориты гонки – постоянно задирали друг друга. Оба готовились, словно к войне, по двадцатому разу проверяя нарты и упряжки.
Но за день до гонки, перед тем, как отправиться к началу пути, Павлин и Супер ввалились вместе в трактир, словно добрые друзья.
– Нам по большой кружке, каждому! – рявкнул с порога Павлин, кидая на стойку трактирщице несколько монет.
– И не забудь прийти завтра к инспекторской конторе, чтобы меня поздравить с победой, Санни, - добавил Супер. – Эй, ты что киснешь?
Маленькая метиска не ответила.
– Я его предупреждал, ты слышала, – Супер радостно потянулся к кружке. – С зимней дорогой не шутят. Так ты завтра придешь посмотреть, как я сделаю этого француза?
– Еще кто кого сделает! – возмутился Павлин.
– Не приду, – Санни снова наполнила кружки и подвинула их старателям. – Мне не на кого завтра смотреть.
* * *
Погода была великолепная. Казалось, что каждая снежинка превратилась в нестерпимо сверкающий на солнце алмаз, и от этой россыпи мельчайших драгоценных камней захватывало дух. Впрочем, дышать еще не давали сковавший землю сильный мороз и пьянящий азарт: гонка на собаках, призом которой была заявка на золотоносный участок, подходила к концу. Позади остался снег, раскинувшийся на десятки квадратных миль, свист ветра в ушах и десятки менее удачливых соперников: замученные псы, оборванные постромки, вывихнутые руки и выбитые зубы, стоны, разочарования и проклятия. Во главе цепочки еще не сдавшихся гонщиков мчались двое – Супер и Павлин. Оба приберегли свои лучшие упряжки на последний перегон и сейчас выжимали максимум из уставших лаек, обладавших волчьей выносливостью и собачьей преданностью. Кнут Павлина распорол воздух: бывалый путешественник никогда не позволяет себе бить собак без крайней необходимости, но сейчас на кону стояло слишком многое, и Павлин таким образом пытался вырвать у соперника малейшее преимущество. Новые нарты уже разгонялись, и он, не думая о том, что в случае падения железно теряет шансы на успех, перелетел на них. Впрочем, риск темноволосого выходца из романской страны оправдал себя, и свежие собаки сразу вынесли его вперед – ненадолго, конечно, так как и его соперник тоже уже готовился к смене упряжки.
…Цель приближалась: заветная контора инспектора уже выделялась среди всех остальных домов селения своей грубо покрашенной дверью. Супер и Павлин не оглядываясь знали, что они имеют достаточный запас перед остальными преследователями, но права на ошибку у них не было: оба чувствовали, что главный конкурент еще не сказал последнего слова и собирает все силы, волю и интуицию для решающего рывка. Еще сто ярдов… восемьдесят… шестьдесят… Один небольшой поворот…
Супер вдруг привстал, отчаянно заорал и принялся нахлестывать своих собак, направив их в узкое пространство между углом бревенчатой хижины и упряжкой Павлина. Чтобы избежать столкновения и последующей драки разгоряченных животных, Павлин был вынужден чуть придержать псов, и этого мгновения Суперу хватило для того, чтобы вырваться вперед. Упряжка Павлина уже не успевала вновь взять скорость, достаточную для равной борьбы с соперником, и спустя пять минут торжествующий Супер первым пересек условную финишную черту и скатился с нарт под рев собравшихся зрителей.
Сказать, что Павлин был в ярости – это ничего не сказать. Сгоряча он прорывался к победителю, чтобы начистить ему физиономию – подумать только, какая скотина, притворялся рыцарем и перемывал косточки Клинку за «бесчестный» поступок, а сам выиграл, точно так же подрезав главного конкурента! – но, к всеобщему счастью, толпа чествовала чемпиона, и кровопролития удалось избежать: Павлин просто не сумел разорвать кольцо старателей, поздравлявших победителя. Когда первая волна восторгов немного улеглась и в поле зрения попали все остальные участники соревнования, Супер и Павлин обменялись рукопожатием, не видя друг друга: один был ослеплен блеском золота, которое он непременно намоет на своем новом участке, а второму от отчаяния снег казался темнее, чем потухший костер на ночной стоянке.
Конечно, потом был праздник – шумный, богатый на выпивку и споры, сопровождавшийся шуршанием долларов: заключившие пари на результат золотоносной гонки расплачивались друг с другом. У Супера и Павлина не было отбоя от желающих угостить их кружкой пунша и еще раз послушать рассказ о той части соревнования, которая прошла за пределами селения, но Павлину ни капельки не хотелось обсуждать заезд, закончившийся для него такой неудачей. Зато он несколько раз пытался высказать Суперу претензии по поводу нарушения негласных правил поведения на тропе, но переполненный эмоциями победитель искренне не замечал его возмущения, списывая обиду в глазах Павлина на обычную досаду проигравшего. В конце концов на глаза разозленному Павлину попался юнец Рыжий, безуспешно пытающийся развеселить Санни. По просьбе авторитетного Павлина Рыжий вызвал своего брата-игрока, верного друга Супера, и только с его помощью вице-чемпион гонки смог донести до Супера свои мысли о его нечестном выигрыше.
Супер был озадачен. Нервно отгоняя от лица табачный дым, он ерошил волосы и припоминал подробности своего финишного рывка. Павлин, видя, что дело идет на лад, при поддержке того же Игрока показал сопернику злосчастный поворот и еще раз изложил свою версию событий. Супер присмотрелся к еще не затоптанным следам от полозьев и, сплюнув себе под ноги, был вынужден признать правоту Павлина: да, действительно он поступил нехорошо, подрезав противника перед самой конторой. Но что уж тут теперь поделаешь?..
По иронии судьбы его раздосадованное восклицание услышал весельчак Рыжий и тотчас картинно воздел руки к небу: мол, пусть оно вас рассудит – с помощью монетки, например: кому орел выпадет, тот и заберет этот злополучный участок. Смешливые братья от души расхохотались над шуткой, а Павлин посмотрел на Игрока, который только встал из-за карточного стола, и вцепился взглядом в Супера, сердитого на весь мир, на Павлина и на себя. И, как оказалось потом, и на Рыжего…
* * *
В «Оленьем роге», как обычно, периодически хлопала входная дверь, а стук кружек по столу растворялся в шуме голосов. Иногда гомон стихал, и все присутствующие, забыв о своих спорах, затаивали дыхание и обращали взгляд в угол картежников. Там шла игра, в которой не на жизнь, а на смерть снова сошлись Павлин и Супер. На кону опять был тот самый злополучный участок, а соперники со снежных равнин перекочевали в насквозь прокуренный трактир, но напряжение борьбы только возросло.
Возле потертого зеленого сукна дежурили неразлучные братья, и Рыжий, как самый юный из всей компании, каждые двадцать минут бегал к стойке, чтобы еще разок наполнить кружки игроков и своего старшего пенящимся пуншем. Впрочем, о себе он тоже не забывал и тайком от брата потягивал напиток из его жбана. Сам же Игрок даже не замечал, что объем пунша в его кружке стабильно меньше, чем у Павлина и Супера. Стиснув зубы, чтобы ненароком не сболтнуть лишнего и не нарушить кодекс картежника, строго запрещавшего любые вмешательства в чужую игру, он следил за картами друга и за мимикой Павлина, старающегося сохранять хладнокровие, и пытался угадать, что же на руках у молодого француза.
У Павлина тоже была свои болельщики. Возможно, его хронически утомленный вид окружал его ореолом романтичности, потому что за него переживал преимущественно слабый пол: его соотечественница, появившаяся здесь, когда сам Павлин, как примерный мальчик, еще ходил в школу где-то на юге Франции и представить себе не мог, что через несколько лет бросит благополучную жизнь ради того, чтобы отмораживать себе пальцы, коптиться у костра и питаться холодными бобами с ветчиной во время коротких привалов. У одного такого костра он, тогда еще совсем зеленый юнец, и познакомился с Сандрой, которая, как истинная француженка, умудрялась быть образцом элегантности даже в парке и шапке-ушанке. Они пересекались нечасто – Сандра уже сменила старательство на менее рискованное занятие, – но когда виделись в трактире, то были рады перекинуться словечком. Сандра иногда рассказывала истории из молодости Клинка, Гризли и Француза с его красавицей-женой, а Павлин наслаждался звучанием чистой французской речи: распространенное здесь канадское произношение бесило его неимоверно. Второй болельщицей парня была приятельница Сандры. Она приехала на Аляску из далекой Германии и в кругу старателей была знаменита своей рыжей прической, в любую погоду выбивающейся из-под мехового капюшона, и тем, что ей с компаньонами трижды удавалось намыть рекордное количество золотого песка. Впрочем, она симпатизировала и Суперу: поэтому, увидев, что он поменял тройку на даму червей, немка поспешно отвернулась от играющих, чтобы по ее лицу нельзя было догадаться о серьезных изменениях в картах скандинава. Супер же воспрянул духом: дама завершала комбинацию «стрейт-флаш», и шансы на победу у него стремительно повышались.
– Ну, Павлинище, давай уже, проверяем, – решительно сказал он и выложил подряд пять червей – от восьмерки до дамы. Павлин, не скрывая торжествующей улыбки, начал открывать свои карты. По одной. На дощатом столе появился трефовый туз, следом на стол легли трефовые же король, дама и валет.
Вокруг стола все замерли.
– Нет! – выдохнул Супер.
– Да, – ответил Павлин, выкладывая трефовую десятку. – Участок мой.
Супер вскочил с лавки, словно подброшенный пружиной, и тут же рухнул обратно.
– О Господи, ну почему…
– Потому что гонку должен был выиграть я.
Супер не отозвался – он сидел за столом, молча глядя прямо перед собой. Казалось, он смотрит на выложенные карты, но на самом деле он сейчас не видел ничего, даже того, что было прямо перед глазами.
Санни, неслышно выпорхнув у него из-за спины, поставила на стол небольшую фляжку с виски.
–Хлебни-ка, тебе не помешает.
Вместо благодарности Супер взорвался:
– И ты еще тут! Думаешь, я не замечаю, что ты весь вечер буравишь мне спину глазами?!. Какого черта! Я не пойду его искать, и никто не пойдет, никто из нас не самоубийца! Клинок знал, что такое зимняя дорога, и если он себя переоценил – это его проблемы! Не смотри на меня так и заткнись! – заорал он, хотя Санни молчала. – Если ему и нужна была помощь, то все равно уже поздно!
– Нет, - наконец еле слышно ответила трактирщица. – Нет, если б он… я бы почувствовала.
– Заткнись, скво! – снова не сдержался Супер. – И не сверли меня глазами, я сказал, никто из нас не самоубийца!
– Остынь, – ответила Санни. – Никто от тебя ничего и не ждет, хотя сдается мне, что Гризли и Француз, будь они здесь, не раздумывали бы ни минуты. Впрочем, Француза бы я остановила, все-таки у него три девчушки.
– Он прав, Санни, – тихо сказал Павлин.
– Я знаю, – спокойно кивнула трактирщица. – У тебя хорошие нарты, Супер, и собаки уже успели отдохнуть. Сколько стоит твоя упряжка?
– Она не продается, – отрезал парень.
– Все продается, Супер, – возразила Санни. – Ты же хотел заработать денег и завязать? Осесть на одном месте и не таскаться по зимним дорогам? Хотел завести свой кабачок, да?
– Что теперь-то… – Супер совсем сник.
– «Олений рог» тебя устроит?
– Что?!.
– Предлагаю поменяться. Ты мне – упряжку, я тебе – трактир. Место хорошее, народу здесь всегда полно, тебе ли не знать. Долгов у меня нет. В бездорожье, пару месяцев в году, приходится туго, но в среднем – ничего. Правда, я готовлю, подаю и убираю сама, но даже если ты кого-то наймешь и будешь платить – дело все равно того стоит.
– Ты чокнутая.
– И что?
– Ты хоть умеешь обращаться с собаками?
– Я выросла на Юконе. Ну? – Санни протянула ему руку.

* * *
Клинок вернулся через полгода, но еще до его возвращения появились слухи, что он заполучил прибыльный участок в трех днях пути выше по реке, и что вроде как именно из-за этого участка он не приехал к гонке – в последний момент кинулся подавать заявку, плюнув на нарты и упряжку, специально купленные у Рыбака. Поговаривали, что теперь Клинок баснословно богат, что дочь банкира сменилась племянницей губернатора, но сам старатель только отшучивался.
Кабачок Супера процветал. Парень, чуть подкопив, расширил зал, вынес кухню в отдельную пристройку, нанял настоящего повара, помощника на кухню и двух переселенок с юга – подавать еду. В последнее время Супер всерьез подсчитывал, во что обойдется перестроить старый сарай в пару комнат для ночлега подгулявших гостей – выручка с комнат могла бы быть очень неплоха.
Павлин выигрывал гонку за гонкой, был любимцем местной публики и фаворитом всех окрестных букмекеров. Знатоки и ценители гонок на собачьих упряжках говорили, что смотреть стало неинтересно – все равно ясно, что выиграет Павлин.
О маленькой метиске больше никто никогда не слышал.

Интересный персонаж - Санни...
Пересмотрела гонку. Вот уж действительно-борьба до последнего сантиметрика.

Совместное творчество с Zanka

Возле горного массива
Где гуляли ишаки
Вырос стадион красивый
Фишт! - решили мужики.

Мы неистово болели
Просто выбились из сил
Мы свистели и гудели
И на финише недели
Результат предъявлен был:

33 медали, 33 медали, 33 медали - новая строка!
33 медали - голос мы сорвали, дайте нам за вредность молока!

Sweeter,

Sweeter,
и Zanka
не буду оригинальной

Winter-sports,
спасибо

Дорожное, апрельское, послесезонное, из поезда Лиллехаммер - Осло...

Ночными рейсами – дешевле. Всю жизнь – с собой, в ручную кладь.
От робких мыслей до решений – полвздоха. Нечего терять.
То, что звенело и искрилось, манило вдаль, тянуло ввысь,
Ты приняла и согласилась. Садись, заткнись и пристегнись.

Пусть не дворцы и замки вижу, а только петли белых трасс,
Пусть не случилось быть в Париже, но в Лиллехаммере – сто раз.
Опять в лицо холодный ветер, опять по снегу шелест лыж,
Опять – острей всего на свете – край счастья.
К черту тот Париж.

Какой чудный топик!
Читать - одно удовольствие, спасибо! Правда, все очень нравится!

Признаться, даже самой захотелось что-нибудь этакое, творческое, завернуть
И даже уже мысль интересная появилась, но...
*ушла в задумчивости точить карандаши*

Небиатлонное, просто так.


Сломала крыло, не срослось. Ампутировать оба.
Живут же без крыльев, и знаешь, неплохо живут.
Забыть пересохшее горло и страх до озноба.
Зализывать раны. Придумать покой и уют.

Лихой разностопник сменить благочинною прозой.
Замазать царапины гримом и вытереть кровь.
А если любить – то чуть-чуть, безопасною дозой,
И падать на камни не с неба, а так, с каблуков.

Сольвейг, Оль, мне понравилось.

Vio-Letta, спасибо.
Ну и второй частью ко вчерашнему, чтобы снизить пафос:

Проваленный номер. Спасибо еще, не побили, -
Никто не смотрел, все сидели, да ели и пили.

Башкой приложилась, а тут за ушибы не платят.
Одни медяки, но на кофе и булочку хватит.

Свисает с обломка крыла инвентарная бирка.
А ну-ка верни, где взяла, - реквизитору цирка.

я попаду мечтает фруде
я всех порву на этот раз
мишень коварно улыбнулась
да щас

Сольвейг на все, а вот с биатлонным порошком ты меня опередила, давно хотел ввести этот тренд в наш топик, да все руки не доходили..

скупил фигурок нойнер, кохер
весь сувенирный магазин
эх елки-палки сколько лен сколь
ко зин!

А что такое биатлонный порошок?

Порошок - это теперь практически твердая форма, подробнее
вот, например.
А "биатлонные" - это понятно

Сольвейг, спасибо!

один подвыпивший словенец
мне говорил совсем не факт
что всех порвет в контиолахти
не фак

Триста раз сказать "не буду",
Триста первый - "а, вперед!"
Ну случилось, ну вот чудо:
И крылатит, и зовет.
Полночь. Только день до старта.
Соберусь. Да что мне брать?
Телефон, пустая карта
И с набросками тетрадь,
Доширак, пакет кефира.
В путь. Взахлест стальная нить.
Взгляд на карту: жопа мира.
Выстрел. Кнопка "оплатить".

Болельщицкая лирика, чтоб ее... Адресат неизменен...

Не белое и черное в тебе,
Но алое, лазурное, златое, -
Все разное, все слишком непростое,
Все тайнопись, не просто А и Б.

Сто тысяч нитей сплетены в канат,
Сто тысяч красок смешаны в палитре.
И за улыбкой детскою, чуть хитрой,
Порой такие демоны шалят...

В едином сплаве слиты все черты:
Одни сплошные крайности. И ты –
Всегда загадка, каждый раз – иная.

Отгадка? Да не нужен мне ответ.
И на тебя смотрю я столько лет,
Все глубже, все сильней тебя не зная.

Во как ..Сольвейг, можешь же ты сказать..

Романтизьму немножко предсезонного. Адресат все тот же...

Такая порода – живущие напролом,
На взлетном режиме, наотмашь, все время в бой.
Случайно, летая, заденут тебя крылом…
Такая порода? Да ладно – один такой!
Бросается с неба в омут, в раздрай, в полет,
Да нрав – многобалльный шторм, да характер – сталь.
И будет непросто, но он все равно – вперед,
Отбросив сомненья и в пол утопив педаль.

Все красивее, все бесполезнее,
Все отчаянней каждый твой шаг.
Ох уж мне эти пляски на лезвии!
Зубы стиснуть, да волю – в кулак.

Для тебя – ничего необычного.
Страшно – мне, но об этом ли речь?
Верить, ждать, не придумывать лишнего
Да неслышной молитвой беречь…

И встревожится сердце нетрезвое,
И, зажмурившись, ахну «держись!», -
Но идти, оступаясь, по лезвию
Кто-то должен. Иначе – не жизнь.

Сольвейг, Слов нет , здорово

Ларуся, спасибо
У меня очень хороший этот, как его, вдохновляющий фактор

Небиатлонное, просто в настроение:

Тварь напрасная, без речи, без души,
Штормом выбросит на берег – не дыши.
Извивайся – в кровь бока, до дурноты -
Жалкой рыбкой в сантиметре у воды.

Зря ты бьешься, зря ты воздух ловишь ртом.
Счастье – будет. Не тебе и не о том.
Что барахтаться, себя переломив?
Вот волна, почти в полвздохе. Хрен – отлив.

А такой казалась близкою волна.
Там медузы, осьминоги, ил со дна.
Что вы знаете, медузы, о любви?
Ишь, подохла. Кверху пузом – ну, плыви.

Сольвейг, , скоро кончится зима , и станет легче....(Навеяло )
Печататься не пробовали?

Ларуся, спасибо! Печататься - не-а, это для тех, у кого "мой тернистый творческий путь". А у меня - "ой-ё, опять какая-то хрень написалась"

Не не хрень Пишите ещё

Вы это, осторожнее. Я ж напишу
Не биатлоном же единым...

* * *
В сентябре над рекою играют-пылают цвета:
Ярко-рыжие листья, а с неба – отчаянно-синий.
Птичьих криков не слышно. Тропинка к обрыву пуста.
Лишь седая монашка стоит, прислонившись к рябине.
Невысокая, ладная. Видно балетную стать.
И стоит, и молчит, только смотрит спокойно и прямо.
И сухие глаза, и колышется по ветру прядь,
И на тонких запястьях почти незаметные шрамы.

* * *
Ты не плачь, меня не жалко.
Горькая вода.
Забери меня, русалка,
В море навсегда.
Чтоб ни тьмой ночною зыбкой,
Ни при свете дня
Тот, с мальчишеской улыбкой,
Не нашел меня.
Чтоб из водорослей ложе
Да из тины клеть.
Под водой никто не может
Плакать или петь.
Он расспросит звонких чаек,
Выйдя на причал:
Может быть, меня случайно
Кто-нибудь встречал?
Но ответит только ветер
Рябью на воде -
Не ищи ее по свету,
Нет ее нигде.


А остальные рифмоплеты у нас где, стесняюсь спросить? Асти, Насти, ау?

Сольвейг, Мурашки по коже.....Талант

Сольвейг, очень понравилось.
И. позволю себе спросить, частенько у Вас такое настроение? Вот чтобы в стихи переплавлялось?
Специально полистала эту рифмотлетную тему, чтоб почитать Ваши стихи.
Просто отлично. Пишите еще!

карма, спасибо. Настроение бывает иногда... когда некоторые отдельно взятые представители норвежского биатлона не едут и не стреляют...
Или вот как сейчас - когда сидишь в отеле в Осло и вообще не понимаешь, что ты и зачем... и не ехать было нельзя - я же всем туристам русского сопровождающего обещала...

Сегодня с утра Владимир Семенович заходил. Вот, просил передать.

Гимн мизантропа.

У убитых не было потомков,
Мы потомки тех, кто убивал.
Водами всемирного потопа,
Дух наш возведен на пьедестал.

Люди, со стеклянными глазами,
С легкою улыбкой на челе.
Страх в душе, закрасив покаяньем,
Одержимы целью, «быть как все».

Распылив структуру мелких целей,
Растворив в работе пустоту.
Поняли, что в выкладках Эйнштейна,
Осознать себя не в моготу.

Яркой пиротехникой заката,
Восхитившись выше всех идей.
Мы идем по телу мирозданья,
Дергая за ниточки страстей.

У убитых не было потомков,
Мы потомки тех, кто убивал.
Водами всемирного потопа,
Дух наш возведен на пьедестал.

И так депресняк рулит, а вы ещё добавляете ...Но сильно

Извиняюсь! Постараюсь в следующее похмелье Сергея Александровича пригласить, с чем-нибудь жизнеутверждающим.

nikolas, , Владимира Владимировича, только не зовите пожалуйста

Почему? Не любите?

nikolas, разбередили на ночь глядя..


Которого?

Рубленый слог идёт только под настроение( оно бывает не часто), или может учительница попалась слишком любящая его творчество, агрессивно навязывая свою любовь чем, вызвала отторжение

Vio-Letta, Маяковского В.В.

Дайте чуть-чуть похвастаюсь

Сольвейг, поздравляю! Рада за вас!

Оля, поздравляю! Ну мы-то тут давным-давно твой талант оценили. Здорово! Это отборочный тур, а когда будет основной? И как это все будет происходить?

Сольвейг, ух... А вот нельзя обо всем почитать подробнее, и главное- какие из твоих стихов были?

dama, rainbow, Vio-Letta, спасибо! Честно - сама не ожидала. Финал будет в конце года, когда точно - пока неизвестно. Там вроде три отборочных тура за год, по три призера в каждом, а потом их - в финал.
Инна, читать можно было по одному недлинному стихотворению, я хотела что-нибудь старое, чтобы совсем уже отпущенное, и прочитала вот это. Другими призерами, кстати, стали именно те авторы, кто мне понравился